Так ли просто?
Нет, это явно не просто так. Здесь, пожалуй, должно появиться Петронию, который, не имеющий привычки всюду видеть божественный промысел, от души посмеялся бы и назвал бы Виниция в лучшем случае ослом. Но Виниций верит, что это не просто так.
Зачем-то нужно было один раз, один только раз увидеть ее. Закрывая глаза, молодой патриций видит ее - видит в той первозданной наготе, в которой предстала она перед ним, незамеченным, в то единственное утро. Открывая глаза, видит - ее, строгая белизна мраморных бюстов и статуй, в избытке украшающих атриум Помпонии, ему представляется белизною ее кожи, под рукою он почти чувствует тяжелый шелк ее волос, слышит ее голос, кожей ощущает ее дыхание, и всюду его сопровождает запах ирисов, цветущих кругом атриума и кругом фонтана. Виниций еще раз или два приходил к этому фонтану, но больше ему не везло, а спрашивать о той, кого видел, у старого Плавтия значит нарваться на расспросы, и он не спрашивает. Две Плавтиевы невольницы, гибкие телом египтянки, одна другой краше, однажды ночью явились к нему, явно без ведома Помпонии, а он, чего с ним ранее никогда не случалось, обеих прогнал, они потом вернулись и до самого рассвета в ногах у него валялись, умоляя ничего не рассказывать госпоже. Что с ним происходит, Виниций и сам не знает. Знает только, что ею, одной лишь ею хочет обладать.
Да, так! Обладать ею, как одной из своих невольниц. Может, и эта тоже невольница - ну так он готов ее купить, золота отсыплет Плавтиям столько, сколько сможет увезти их упряжка отменно сильных потомков нубийских ослов, отдаст им свою имение под Анцием, все равно оно там не нужно никому. Поговорить, что ли, все-таки со стариком, может, не откажет? Что ему с этой девицы, что с нее Грецине - и потом, они столь радушно приняли его, Виниция, у себя дома, что, похоже, вовсе ни в чем не должны ему отказать.
Так! И он увезет ее к себе, в свой дом на Каринах, и тогда его хорошенькие вестиплики передерутся между собою - ни в одном из своих имений никого подобного молодой патриций не держит, ни одна из его невольниц даже близко с этой не сравнится, ни в его доме, ни в доме Петрония; с этой, словно бы начисто сотканной из воздуха, пьяного настолько, что дышать им хочется, а не надышишься, вовсе не сравнилась бы ни одна знакомая ему женщина, даже Нигидия, даже Криспинилла, даже Поппея.
О, боги!
Снизойди до него кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь из богов, попроси, чего угодно - и исполнит. Золотой треножник пожертвует он Киприде, если будет уверен, что с ее божественной подачи ни Плавтий, ни Помпония не откажут ему. Виниций не спит вот уже вторую или третью ночь, явь мешается со сном в его голове, и одна только мысль захватывает его целиком - идти к Плавтиям, говорить с ними, обещать какие угодно деньги, пусть продадут.

До утра он доживает разве только чудом, проводит очередную ночь, беспокойно ворочаясь на покрывале, и, едва только непроглядная темень ночи сменяется золотисто-серой прозрачностью утра, спешно набрасывает тунику и решает наконец идти к Плавтиям. Решив немного срезать путь через сад, Виниций проходит его скорым шагом до половины - и останавливается, будто наткнувшись на невидимое препятствие, у него разом ослабевают колени.
Он узнает ее. Узнает ту, которую уже видел один раз у фонтана. И оттого, что видит теперь ее вблизи, дивная эта красота становится еще и осязаемой.
- Я здесь вот уже несколько дней, - молодой патриций садится на землю рядом с нею, - но ранее тебя не встречал. Кто ты?

- Мое имя Марк Виниций, и мне не говорили, что в доме достойных Плавтиев живет божество, - будь она невольницей, было бы гораздо проще понять, и он сразу бы понял - на что старику Плавтию рассказывать про каждую из своих невольниц. Но воспитанница? Виниций недовольно хмурит брови, опуская взгляд вслед за Лигией, он раздосадован и почти оскорблен - мыслимо ли, ему не сказали! Помпония, добродетельная и рачительная Помпония никогда ничего не упускает из виду, для этого даже знать ее не нужно, чтобы понять. Не сказали потому, что пожелали скрыть от него? Ну так пусть же теперь объяснятся, пусть старик Плавтий объяснит, отчего - во имя пены, из которой вышла Киприда! - вздумали они с женою перебирать, о чем говорить с гостем, а о чем лучше умолчать.
Легкое белое одеяние на ней, почти прозрачное, и сама она словно видение, чудное, ненастоящее, но осязаемое; Виниций поднимает глаза, вслед за нею переводя взгляд на цветы, но перед мысленным взором встает другое, совсем другое - он снова видит ее нагой у фонтана, и сквозь ее тело проходит утренняя заря. И руки желают касаться ее, и глаза желают видеть - ее, разве мог бы он поверить в подобное - нет, не мог бы. И тем не менее должен верить, потому что это происходит с ним, сейчас, здесь.
- Зато говорили мне, о прекраснейшая из смертных, что одного взгляда достаточно иногда, чтобы влюбиться и... полюбить, - молодой патриций берет ее руку в свои, и тепло, словно бы долгожданное тепло проникает под его кожу, наполняет его изнутри, обращает его кровь в огонь, взгляд заставляет полыхать почти горячечным пламенем. Виниций не спал кряду несколько ночей и уже начинал чувствовать слабость, однако ему словно бы сил придает ее присутствие рядом. - Что скажешь, правда ли это?
Воспитанница Грецины - дело опасное, воспитанница Грецины может оказаться на поверку столь же радушной добродетелью, как и сама Грецина, однако в Лигии Виниций тщательно пытается отыскать нечто другое, совсем другое. Помпония, говорил Петроний, говорил и смеялся, известна прежде всего тем, что грозит выжить из ума, но Лигия... Лигию явно не затем сотворили боги, Лигия создана ими из света небесного и земного, чтобы ласкать ее, чтобы любить ее, чтобы самому стать наслаждением, наслаждаясь ею - и кровь приливает ему к лицу, стоит только снова вспомнить ее в то утро у фонтана.
- Что скажешь, божественная Лигия, если поведаю тебе, что влюблен без памяти и что тобою одной бы только, - нарочито легко, почти незаметно молодой патриций целует ее напряженные от испуга пальцы и снова поднимает глаза, встречаясь наконец взглядом с нею, - дышал? Что без той, которая дала бы мне счастье, счастлив не буду, хоть бы и владел всем, что только может дать Рим? Что отныне и впредь ни на какие блага не променяю миг с той, в которую влюблен, пусть бы она и сама об этом не знала до нынешнего дня, что хочу видеть ее своею - что скажешь?

- Отчего же нет? - пожалуй, он прав насчет добродетели Помпонии, эта настолько смиренна и настолько сдержанна, что немудрено, почему никогда не бывает на Палатине - да ее же попросту на смех поднимут, и будут правы. Что поделать, жить в Риме значит быть Римом, пользоваться, брать, владеть - и ни Грецина, ни вот Лигия совершенно Риму не подходят.
Или это Рим не подходит Лигии?
Виниций опускает глаза, пытаясь разглядеть, что-то чертит она на шафранном песке; рыба выходит из-под ее тростины, силуэт рыбы с непомерно большим для рыбы хвостом, и Виниций снова поднимает на нее взгляд, точно ожидая, что Лигия объяснит ему, раз уж он не понял.
- Отчего не стоит, о божественная, искать счастья там, где ищут его сами боги? Скажи мне, признайся мне честно, видишь ли во мне то же, что и я в тебе вижу? Желаешь ли того же, чего желаю и я, чего и сами боги желают? - Виниций умолкает, внимательно всматривается в ее лицо, словно пытаясь в ее глазах прочесть ответ. Лигия, он уже успел понять это, вряд ли доверит словам то, что ее глаза сказать бы хотели, но... рыба? Молодой патриций встает вслед за нею, старательно начерченная рыба исчезает под его сандалией, теперь вряд ли кто-то станет утверждать, будто на этом песке вообще что-то когда-то было начерчено.
Не сворачивать, так она говорит, и кровь с новой силой бросается ему в лицо, а сердце начинает биться глухо, и тяжело, и гулко, так гулко, что, кажется, она должна слышать его мерное биение, точно молот ударяет в наковальню. А что, он теперь свернет, должен свернуть? А для чего сворачивать, раз уже ступил на эту тропу - должен теперь дойти до конца, и горе ей, если ответит она "нет", горе и ей, и ему!
О, если она только найдет в себе смелость отказать ему! Пожалуй, не спасет ее Помпония, и старик Плавтий не спасет, и никто не спасет, даже если она вмиг сделается порывом того ветра, из которого ее создали боги - это ему, Виницию, отныне нет ни спасения, ни помощи, и не видать ему спасения, если откажет ему. Тем утром, увидев ее у фонтана, решил молодой патриций, что просто должен обладать ею, что хочет обладать ею, теперь же, поговорив с ней, укрепляется в этом решении больше, и больше, и больше. Счастливейшей из женщин сделается она, если ответит ему согласием - и несчастнейшей сделает он ее, ответь она отказом. Любопытно, понимает ли она, может, чувствует что-то? Виниций приближается к ней из-за спины, ее тело, едва прикрытое белой тонкой тканью, кажется, так и дышит теплом и... обещанием.
- Я уже пришел, - шел, не сворачивая, и вот пришел, - ибо мне дальше не нужно. Здесь мое место, божественная Лигия, рядом с тобою - что скажешь?