Начало игры.
16 мая 63 года
Время - около 11 утра

Закончились, слава всем богам сразу, празднества в честь Весты, закончились накануне. К счастью. Меднобородый, пусть бы и говорил он, что угодно, все же побаивается Весты, а посему на Палатине не давали пиров до самого окончания празднеств, но вот и они закончились, и Тигеллин даже выдохнул облегченно. Что бы там ни говорили, как бы ни преувеличивали значимость Колизея, но сердце Рима бьется все-таки на Палатине, и душа Рима - на Палатине, и все без исключения помыслы Рима, и будущее Рима - все, все напрямую зависит от того, как и на кого посмотрит цезарь на каком-нибудь из ставших уже привычными пиров.
О нет, скучать Тигеллину не приходится. Цезарь вот-вот появится в городе, отчего-то Тигеллину кажется, будто он последним о том узнал, а ведь был при цезаре в Ахайе и попросту поспешил вперед, едва не загнав коня.
А червячок сомнения все точит и точит.

Меднобородый чересчур доверяет Петронию, Петроний уже говорит от его имени - как много нужно времени не слишком-то гибкому уму, чтобы принять на веру все, вообще все, что нашептывает в оба уха проклятый арбитр изящества? Будь его, Тигеллина, на то воля, давно бы уже сжил того со свету, да все что-то мешает. Наверное, это что-то носит венец императора. Наверное, это что-то измеряется в безграничной императорской любви. Наверное.
Словом, префект не сказать, чтобы в духе, и во всем виновата не столько несдержанность Меднобородого, сколько его самого неумение вовремя закрыть вездесущему арбитру рот.
Поппея, рассуждал префект, въезжая в город; эта мысль пришла ему на ум несколько дней назад и несколько дней кряду его не покидает, хоть бы и занят он сейчас решительно другим. Поппея, Тигеллин готов правую руку дать на отсечение, так же, как и он, боится, как бы не отняла ее положение, довольно шаткое, надо сказать, до недавнего времени, какая-нибудь более удачливая, вон их сколько, хоть руками бери. Довольно шаткое положение. До недавнего времени. При дворе уже знают, что Августа носит дитя, и жрецы нагадали ей девочку, хотя Тигеллин, понятное дело, считает, что лучше бы мальчишку. Однако и девочка подойдет, особенно если учесть, что Октавия так и не смогла подарить цезарю детей. Ни одного. И не будь в этом тоже кое-какого участия самого Тигеллина, решил бы префект, что это какой-то недоброжелатель надумал погубить императрицу и таки погубил.
Вот бы еще своими же руками прибрать и Агриппину, но нет в мире совершенства, да и самой Агриппины-то нет.
Если избавиться от Петрония - да Поппее первой же сыграет это на руку, тут только вовсе безнадежный дурак не поймет. Стало быть, нужно разговорить Поппею. Тигеллин даже представляет, как. Слабо, но все же представляет, неужели божественная Августа не найдет времени и - главное! - желания поговорить с префектом. Тигеллин решает, не мешкая, отправиться во дворец Тиберия, отправиться сам - в этот раз Августа, к счастью для него, вероятно, переживая за будущее дитя, осталась в Риме.
- Коня, - цедит сквозь зубы префект, обходя кругом лагеря.

- Цезарь скоро возвращается в Рим, - без лишней помпы отвечает Тигеллин, пока подводят ему коня, - и будет здесь не позднее празднеств в честь Кастора и Поллукса.
О, эти празднества. Их так много в Риме, кажется, весь год состоит из одних только празднеств, и городское население способно только пить и гулять, пропивать, прогуливать последнее, а потом, стеная и вопя от нищеты и недовольства, ломиться к стенам дворца Тиберия, требуя чего-то от императора. Обыватели боятся вездесущего префекта, боятся, как бы в ответ на очередной их акт столь свободного волеизъявления вышел к ним не цезарь и не тот, кто говорил бы от имени цезаря, что происходит, понятное дело, гораздо чаще, а две-три когорты преторианцев, этого хватит, чтобы позабыли об устройстве очередных гуляний и начали наконец заниматься делами.
Обыватели боятся. Да и сам префект, чего скрывать, фигура довольно грозная.
Центурион Валерий, высокий, отменно сложенный, однако ниже Тигеллина на целую голову, становится едва ли не на пути у префекта и держит под уздцы коня, ожидая, когда попросят. Однако Тигеллин не собирается просить.
Интересная фигура этот Валерий, Тигеллину известно доподлинно, как умудрился он попасть в преторий, известно, как получилось у него снискать кое-какое расположение цезаря, известны даже имена тех, кого Валерий благополучно выдал, не особенно, кажется, заботясь о том, что будет после с ним самим. Известны, но Тигеллин о том предпочитает молчать. Берет с Петрония пример. Петроний знает много, Петроний знает гораздо больше, чем произносит, и его молчание нередко обходится дорого ему самому, Тигеллину.
Нет, с этим надо что-то решать. И если один, сам, своими руками он не справится, то...
Хотя - ну не Валерия же в пособники брать, больно много чести.
- Учится управляться со щитом? - кивает префект на стоящего поодаль преторианца; щит у того в руках болтается, на его взгляд, как-то неестественно, хотя, возможно, он просто не успел его как следует перехватить - слабенькое, впрочем, оправдание. - Достойное занятие для недостойных людей. Найди кого-нибудь другого, Люций, чтобы делал эту работу за тебя, иначе проходишь в подмастерьях до следующих Сатурналий, а здесь я не уверен, что именно этого ты желал, явившись однажды в преторий.
Нужно и этого опередить. Валерий еще относительно молод, а Поппея все-таки женщина, притом довольно слабая и падкая на развлечения. Как только вездесущий Петроний и здесь не сыграл на опережение, надув префекта - Тигеллин пока еще не знает, но скоро узнает.

Чего-то хочет. Знать бы прежде, чего. И успеть дать ему то, что он хочет, раньше, чем это сделают другие. Опасно это - медлить, даже там, где лучше бы помедлить, на первый-то взгляд.
- Для чего ты, Люций, низложил того сенатора, а самое главное - как? - божественная Августа, в самом деле, может и подождать немного, никуда она не денется, а вот этот денется, и тут важно, с его ли, Тигеллина, подачи или так просто. Ну, и спрашивает он не просто так. Какую-то версию префект уже знает, теперь бы и Валерия послушать, вдруг что новое расскажет. А в науке спускать все равно, кого с небес на грешную землю все средства хороши.
Рим никогда не будет республикой снова, и Сенат - всего лишь досадная формальность, риторическая фигура, если угодно, жаль только, древние эти сенаторы, древние, как сама Республика, не понимают и не принимают нового порядка, а с ними и Петроний, и петронии. Однако далеко не император владеет Римом, Римом владеет народ римский, а народ ожидает далеко не возвращения Республики - и это префект тоже превосходно знает, а очередной Квинквиналии. Ну, или чего-то подобного. Хоть бы и бесконечные празднества бесконечно развращают, они же и объединяют вонючий плебс вокруг цезаря - а что еще нужно Меднобородому?
А Тигеллину нужно, чтобы Гадес поглотил петрониев и валериев, и новоявленных тигеллинов - вот последних особенно, ибо на своем месте к месту только он один.
Был, есть и будет.

Конь нетерпеливо роет землю копытом.
- Рассказывай, - добавляет префект требовательно. - Считай это поручением, достойным достойного человека, - а что, если руками Валерия прибрать этого выскочку Петрония? Рано или поздно многое всплывет, и к делу нужно подходить грамотно, дабы не просто выйти сухим из воды, а чтобы в ту воду изначально не входить. Тигеллин говорил уже как-то с Поппеей, он слушает, что говорит Поппея, и наблюдает, что делает Поппея - а Поппея будет крутить Меднобородым, как вздумается, это он только в своей слепоте не видит дальше собственного непомерно вздернутого кверху носа. - Тебя должны были судить за это. Почему избежал преследования и суда?
Разузнать бы еще, что с семьей обиженного. Как знать, может, козырь против Валерия тоже пригодится. Родню-то, поди, этого горе-сенатора палками из города погнали, ничего нельзя исключать, а может, и напротив - сидят себе тихонько в еврейских кварталах за Тибром и вынашивают план мести. Да вот незадача, Валерий-то без контуберния не ходит. Чует, поди. Боится. А пусть боится.
А еще, кажется, он другого какого-то сенатора где-то выручил или вовсе спас. Может, как раз его благодарности и пожинает плоды. Интересная фигура этот Валерий, судя по всему, тоже собака порядочная.
Конь нетерпеливо бьет копытом. Префект ждет.