Начало игры.
Май 63 н.э.
Время - около полудня.

Ему сказали, и он пошел. Чтобы в свою очередь - сказать.
Савл Тарсянин, воинствующий фарисей - что такого выдающегося он сделал, да ничего, чтобы об этом можно было говорить вслух. Ныне же не Савл, но Павел из Тарса, тот, кто некогда был фарисеем, не носит оружия, ибо оружие его - слово. Нет, не так. Слово.

Когда сказали Павлу, что и этот город в скором времени постигнет так давно ожидаемая благодать, снова проснулся в нем на миг Савл Тарсянин, возмущенный тем, что узнает не первым, однако довольно скоро вернулся Павел, мудрый, всезнающий Павел, и повелел с непререкаемой интонацией фарисея, который в нем жил еще, разнести эту весть по городу и окрестностям так, чтобы не вызывать подозрений, а это было, пожалуй, сложнее всего.
Симон знает многое, но в то же время многого не знает, и Савл готов ему в том помочь со столь же заметным рвением, с каким не так давно готов был истребить и его, и его начинание. Что ж, как говорят здесь, в Риме, tempora mutantur, et nos mutamur in illis, а Павел и сам готов меняться - и менять. Ему говорили, что закончилась в Парфии война, которой, кажется, даже сам Рим не желал, говорили, что в скором времени город наводнится теми, кто некогда отбыл на эту войну, говорили, что война эта шла худо и никому оказалась не нужна, а значит, люди снова будут искать пристанища, и хорошо, если не в выпивке и разврате, коим и так верхом полон город, который называют они Вечным.
Вечно, и Савл Тарсянин знает это, только то, что от разделения умножается - вечна только любовь. И сам он, и Симон, который должен быть уже на пути к Риму, охотно принесут и разделят эту любовь, разделят и умножат.
Любовь наставила и самого Павла на правильный путь, и помогла ему наставить других. Долгое время проживший по ту сторону любви фарисей понимает - это только насаждать новую веру можно, начиная с толпы, сеять же лучше там, где скорее взойдет, и решил разговорить сначала почтенных и уважаемых в римском обществе матрон. Авл Плавтий, помнится, весьма радушный прием ему оказал, хотя Павел даже и не скрывал особо, для чего пришел и что принес с собою - Плавтий позволил ему побеседовать наедине с женою своей Помпонией Грециной. Павел немного знал брата ее Помпония, Помпоний - человек весьма старой закалки и этим недалеко ушел от самого Плавтия. Подобное к подобному. Отношения, что сложились у тарсянина с Помпонией Грециной, можно и нужно назвать дружескими, так отчего же не поделиться с нею, как с другом? Как знать, может, Плавтий, не последний человек в Риме, окажет новоприбывшему апостолу кое-какую поддержку, столь нужную теперь, когда община разобщена.

Достаточно долгий путь приходится преодолеть Савлу Тарсянину, прежде чем он оказывается у дверей искомого дома, оказывается и просит раба передать госпоже, что пришел и желает говорить с нею.

Умиротворение царит в этом доме, и самый дом полон миром, и хочется верить, что и весь остальной мир таков - однако Павел, Савл Тарсянин, знает, что мир не таков. О да, он знает, хотя и верит, немного, что вместе они смогут изменить этот мир к лучшему, сам он, и Помпония Грецина, и помпонии грецины, а больше всех - Симон, сын Ионы, которого Павел так ждет, ждет, пожалуй, сильнее, чем кто бы то ни было в Риме и за его пределами.
Да славится вовеки имя Его, ответил бы Петр, Павел же ограничивается сдержанным кивком:
- И тебя, почтенная Грецина, пусть не минет Его благодать.
Бывший фарисей еще не разучился делать строгое лицо и говорить строго, так, что каждое его слово звучало приказом, обязательным к исполнению.
- Где Лигия? Я хотел бы говорить и с нею тоже, - Павел знает Лигию, знает и любит ее, как собственное дитя, да и возможно ли, раз встретив ее, не полюбить всею душой? Нет, невозможно, и Помпония знает это и не препятствует общению Лигии с гостями, просто с прохожими, хоть бы и с ним, с Савлом Тарсянином. - Та весть, которую я принес тебе, Помпония, коснется в скором времени и ее тоже, - кажется апостолу, будто тень скользит по лицу всезнающей и всепонимающей Грецины, а впрочем, наверное, это просто ветер колышет занавеси на окнах - как знать. - Нет, не нужно беспокоиться, это добрые вести, я не принес бы тебе худых. Так где же Лигия?

Когда бы всякая римлянка, знатная и простолюдинка, была такой, как Помпония Грецина, такой, как Лигия - воистину раем стал бы тот город, который не заслужил еще названия Вечного. До Иерусалима, до града Христова, Риму расти еще и расти, но, вырастая, Рим пожрет сам себя, на том и кончится, а Иерусалим случился только один, как и Христос случился - только один. Пока что все до единой римлянки - сплошь поппеи да кальвии криспиниллы, а чем заканчивается обилие кальвий криспинилл - Павел тоже знает, ему писала Акта, писала в той манере, которая свойственна ей только в письмах, манере страстной, неукротимой ни в любви, ни в гневе, манере, что выдавала в ней природную гречанку. Акта умоляла Павла помочь, как-то оборвать пересуды, как-то заткнуть рты - а Павел, Савл Тарсянин, молчал и ждал, чтобы добродетельная Помпония сама обелила себя. И она сделала, хвала ее долготерпению, слава Христу.
Как знать, может, Грецина, жена человека, вхожего во многие знатные дома, поможет уже наверняка ступившему за Сервиеву стену Петру с тем, что принес в этот город старый апостол.
- Было трудно, но мы устроили это, с помощью Божьей, - Павел кротко возводит очи горе. - Петр апостол, Помпония, Избранный Ученик, наверняка уже должен быть в городе, а через два дня будет крестить и проповедовать в Остриане. Скажи Лигии. Я хочу, чтобы и ты, и она были с нами в день сошествия на Рим милости Христовой.

Она все еще надеется, Помпония, что сумеет обратить ко Христу сердце своего мужа. Вероятно, ее печалит то, что за чертою жизни она не встретит больше своего Авла, ни мужа, ни сына. Павел почти осязает эту печаль, сжимающую ей горло железной рукою. Другое дело - откуда взялось у нее, у добродетельной христианки, такое языческое в сути своей поверье, будто у всякого народа свои небеса? Нет, Бог един, кому, как не Павлу, это знать доподлинно, и рано или поздно все встретятся под рукою Его.
- Ты столь же мудра, Помпония, сколь гостеприимен твой муж, - иной римский понтифекс или фламин добавил бы непременно "почтенный муж", или "достойный муж", или что-нибудь еще столь же возвышенное, сколь и глупое - Савл же Тарсянин, почти истребив в себе фарисея, научился говорить и делать - просто. - Я непременно дам знать апостолу и тем, кто наверняка уже приютил его в Риме, однако не столько кров ему будет необходим, сколько поддержка и защита.
Не очень удачное выбрал время Симон для того, чтобы наконец почтить своим присутствием город, который в свое время погубил и его самого, и его Учителя, их Учителя. Император вот-вот вернется из очередной своей поездки, явно не такой плодотворной, как он ожидал, иначе зачем бы ему вообще возвращаться так рано, а это значит, что улицы снова наводнятся алчущей дармовой еды и зрелищ толпой, среди которой оставаться небезопасно, даже будучи префектом - вон история Империи сама за себя говорит. Скольких императоров просто так прирезали, будто скот, на ступенях Сената, словно бы это тоже было чем-то вроде зрелища, которое так любят здесь, любят больше, чем Слово?
И этот город, это гнездилище порока, и разврата, и всяческой похоти людской - этот город достоин, чтобы стать вторым Иерусалимом? Пожалуй, здесь нужно верить Петру, а ему, Савлу Тарсянину, вовек оставаться бывшим фарисеем, который так и не сумел познать главное, хоть бы и учил тому, что знал сам и умел сам.
Как знать.
Хотя, покуда ему удается обратить к свету истины таких, как Лигия, таких, как Помпония Грецина - вероятно, он что-то да делает не зря.
- Я скажу ему. Непременно скажу, - молодой раб подливает вина в кубки, и апостол медленно, с достоинством отпивает, красное и терпкое, точно то самое вино, которым когда-то сам он был причащен, - и в свою очередь постараюсь так сделать, чтобы ни ты, ни твой муж не подверглись опасности... слишком большой, - все равно это будет непросто, она должна понимать, иначе не приходилось бы прятаться по катакомбам в окрестностях города, словно преступникам или ворам. Вспомнить хотя бы недавнее Клавдиево гонение на евреев. Павел отставляет в сторону кубок и пристально смотрит в темные, все понимающие глаза женщины, ожидая ответа.